Роман века [вариант перевода Фантом Пресс] - Иоанна Хмелевская

Одну за другой стала я припоминать все странности супруга. Ну хотя бы поразившая меня сцена ревности, ни с того ни с сего… Нечто до того искусственное было в ней, что и тогда я это заметила. Вряд ли у этого человека был большой опыт по части таких сцен. Достаточно вспомнить сползающие очки, растерянные глаза, подбираемые с трудом слова. А история с Викторчаком? Помню, я тогда еще подумала, что на его месте вела бы себя точно так же, если бы не знала, как следует отвечать на вопросы этого совершенно незнакомого мне человека. Ну я понятно, я не настоящая жена. А он?

Ну вот, наконец, и выражено словами дотоле неясное ощущение. Не скажу, что мне стало от этого легче. Напротив, у меня мороз пошел по коже при одной мысли, что муж тоже фальшивый. Значит, действительно все вокруг посходили с ума — и чета Мацеяков, и пан Паляновский, и я. Всеобщее помешательство, не только начисто лишенное всякой логики, но и еще весьма дорогостоящее?

Остановившись на этой разгадке, я пока не стала искать других, просто была не в состоянии. Надо успокоиться. Потянувшись за сигаретой, я обнаружила, что пачка пуста. Поискала другую, другой не было. Думать без сигареты я не могла, поэтому встала и пошла за ней в спальню. Должно быть, муж только и ждал, когда я покину свое рабочее место, потому что вошел в мою рабочую комнату, как только я из нее вышла. Поняла я это по воплю, потрясшему весь дом:

— Барбара-а-а!. Вопль застал меня на лестнице, и я чуть не слетела с нее — так напряжены были нервы. «Барбару» я все еще не отождествляла с собой, подействовал просто неожиданный вопль, нарушивший тишину дома. Нет, пожалуй, он все-таки сумасшедший, а не фальшивый.

Судорожно вцепившись в перила, я застыла на лестнице. Муж по своему обыкновению высунул голову из двери мастерской.

— Барбара! — завопил было снова, но, узрев меня, несколько приглушил громкость и возбужденно продолжал: — Слушай, это же великолепно! Замечательный узор! Давай сразу же его в работу! Я медленно приходила в себя.

— Минутку! — дрожащим голосом ответила я, совершенно не понимая, какая муха его укусила. — Минутку, сейчас вернусь, только возьму сигареты. О чем это он?

Взяв сигареты, я спустилась и осторожно заглянула к себе в мастерскую. Муж сидел на моем месте и с энтузиазмом делал какие-то пометки на исчерканном мною листе бумаги. Жестом подозвав меня, он энергично принялся давать указания:

— Немедленно займись разработкой этого узора! Брось мазню, которой ты сейчас занимаешься, и переключись на этот. Замечательно он у тебя получился! Надо только соединить вот это с этим, а тут вот эти загогулины пустишь немного пореже. Прекрасный узор! Уж я сумею заработать на нем хорошие деньги! Я и без него знала, что наиболее удачные узоры получались у меня тогда, когда рука механически марала бумагу, а мыслями я была далеко. Не его телячий восторг, не его глупый энтузиазм заставили меня застыть на месте. Вот оно, последнее и самое веское доказательство, превратившее подозрения в твердую уверенность.

Он мог быть рассеянным до умопомрачения, мог страдать провалами памяти, мог не заметить разницы между мной и Басенькой, мог не найти ниток, утюга и портновского метра, мог не знать шамана. Но не понять, что это не Басенькин рисунок, он не мог! Случилось то, чего я так боялась и прилагала столько усилий, чтобы этого не произошло, ибо знала — это разоблачит меня окончательно и бесповоротно. У Басеньки, как и у каждого художника, была своя манера рисовать. Ее эскизами и всевозможными рисунками были заполнены ящики ее рабочего стола. У меня совсем другая манера. Общеизвестно, что рисунки разных людей так же отличаются друг от друга, как и почерка. Специалисту достаточно одного взгляда, чтобы понять — эти рисунки сделаны разными людьми. Муж, без всякого сомнения, специалист в своей области, работал в ней много лет, видел множество самых разных узоров, сотни, тысячи. И если он не заметил, что мое творчество не имеет ничего общего с рисунками Басеньки, это могло означать лишь одно. Этот человек никогда в жизни не видел Басенькиных художеств, которыми был забит ее рабочий стол. Этот человек вообще не знал настоящей Басеньки. Он такой же муж, как я — жена!!

Такое открытие было нелегко переварить. Прошло немало времени, прежде чем мне удалось закурить сигарету. Медленно прошла, села, кивнула головой, соглашаясь с предложением мужа. Сейчас я не только согласилась бы заняться разработкой моего гениального проекта, но и взялась бы расписать потолок на манер сикстинских фресок, лишь бы он отвязался. Надо спокойно обдумать страшное открытие. Кому и зачем было нужно, чтобы я разыграла роль Басеньки перед типом, который играл роль ее мужа? Какое отношение имеет к этой идиотской затее неземная любовь Стефана Паляновского? А что случилось с настоящим мужем Басеньки, где он? Тут совсем некстати вспомнился пакет для шамана, но там он все равно бы весь не поместился, тогда где остальное?

Вопросы, одни вопросы. Какого черта меня так старательно загримировали под Басеньку, если вот этот, скорее всего, никогда ее и не видел? И почему Стефану Паляновскому не жаль выложить большие деньги? И какое дело мужу до моих хахалей, если он не муж? То есть до Басенькиных хахалей? И вообще, какую цель может преследовать такое непонятное надувательство? Не впуталась ли я случайно в какое-нибудь темное, опасное дело, понять которое мне не под силу и выпутаться тоже?

За что, собственно, пан Паляновский заплатил мне пятьдесят тысяч злотых?

* * *

Была уже поздняя ночь, когда я закончила свои поиски. Просмотрела все шкафы, палки, ящики в столах во всем доме. Искала я фотографии. Любые — семейные альбомы, конверты с любительскими снимками, фото на память о путешествии. Нет семьи, где бы не нашлось хоть несколько таких фотографий. Не может человек не сфотографироваться хоть раз в жизни!

Не имея вещественных доказательств, я боялась делать окончательный вывод, уж больно нелепой и лишенной всякого смысла представлялась мне история, в которую меня втянули. Никак не укладывалось в мозгу, что Стефан Паляновский и в самом деле спятил и кроме меня оплатил также поддельного мужа, наверняка в ярких красках и ему тоже обрисовав свои любовные страдания. Усомнившись в подлинности мужа, я решила отыскать в доме фотографий настоящего Романа Мацеяка и сопоставить ее с пребывающим в квартире подозрительным индивидом.

Нельзя сказать, чтобы я вообще ничего не нашла. Нашла, а как же, даже целый альбом, да что толку — он посвящен был младенческому периоду жизни хозяина дома. На аккуратно вклеенных фотографиях, снабженных четкими подписями типа «Ромочка, Пабянице, 1938», был представлен один и тот же младенец. Вот он разливается в три ручья, уцепившись за гигантских размеров мяч, вот ползет по ковру, а рядом зайчик сверхъестественной величины. Никакой пользы от таких вещественных доказательств. Интересно, чем руководствовались родители младенца Ромочки, со столь нежного возраста пытаясь привить ему гигантоманию?

В ходе поисков я обнаружила множество бумаг, точно таких, какие заполняют каждый нормальный дом, — всевозможные документы, счета, страховые полисы, квитанции, справки и пр. Не было только фотографий. Вывод однозначен — фотографии спрятали специально. Спрятали от меня, значит, этот человек — не муж. А раз он не настоящий муж, от него спрятали фото Басеньки, чтобы он не догадался, что я не настоящая жена. Вот и опять пришла к тому же, с чего начала, — странная, непонятная, подозрительная история или просто сумасшедший дом. Предположения, одно другого несуразнее и страшнее, лезли в голову, и я решила лечь спать — утро вечера мудренее, на свежую голову, может, что и придумаю. Погасив свет, я легла, но не могла заснуть. Долго вертелась на постели, курила, дремала. От переживаний и сигарет пересохло в горле, неплохо бы выпить стакан чаю. Включив прикроватную лампочку, я набросила халат, влезла в тапки и тихо открыла дверь. И тогда я услышала какой-то подозрительный звук. Он доносился снизу. Держась за ручку двери, я замерла, прислушиваясь. Только этого мне и не хватало! Подозрительные звуки, когда нервы и без того на пределе. Муж — настоящий или поддельный — наверняка слал каменным сном в своей комнате, да и чего другого можно ждать от этого теленка? Вон как храпит, словно труба иерихонская, аж дом трясется. В его спальне, должно быть, стекла в окнах бренчат. А раз храпит тут, значит, не может издавать звуки там. Значит, там, внизу, звуки издает кто-то другой!

Затаив дыхание, я так долго прислушивалась, что чуть не задохнулась. Переведя дух, я отпустила дверь и стала на цыпочках спускаться по лестнице, стараясь это делать бесшумно.

Внизу в гостиной кто-то был. Из-за неплотно притворенной двери пробивался слабый свет, должно быть, электрического фонаря. Дверь он не закрыл понятно почему — ведь она так отчаянно скрипит. В перерывах между громовыми раскатами всхрапываний мужа я расслышала снова те самые подозрительные звуки, но, как ни прислушивалась, не могла понять, что они означают.